Жарки.

[Мекящ]

ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЕ 80 ЛЕТ.
ЖАРКИ.
Рассказ.
Внезапно налетевший вихрь, шумя свежей зеленью травы, понесся по полю, словно невидимый великан, играющий с природой. Он кружил, поднимая в воздух легкие стебли, затем резко повернул в сторону березовой рощи. Там, растревожив листья белоствольных берез, он затих, будто растворился в воздухе, оставив после себя лишь легкий шелест и тишину.

Роман и Аня, взявшись за руки, шли к реке, к их любимому берегу. Возле него буйно цвели жарки, или, как их еще называли в народе, огоньки. Их ярко-красные лепестки казались живым пламенем, разбросанным по полю. Перейдя через шаткий подвесной мостик, они оказались в самом сердце этого огненного моря.

— Рома, смотри, какая красота! — воскликнула Аня, широко улыбаясь. — Я словно нахожусь в стихийном пожаре из этих цветов!

— Не сгорим ли от этой красоты? — улыбнулся в ответ Роман, крепче сжимая ее руку.

И вот они на заветном берегу. Река, еще слегка мутноватая от недавнего половодья, текла, шумя волнами. На другом берегу густо росли березы, ели и тальник, а чуть выше по течению виднелась гора с крутым склоном. На ее вершине, как стражи, возвышались две обрывистые скалы. Роман и Аня не раз поднимались туда, откуда открывался вид на всю таежную красоту и их родное село.

Они присели на поваленную когда-то сильным ветром березу и молча смотрели на воду. Роман и Аня давно были женихом и невестой, и свадьбу их должны были сыграть в июне, перед самой покосной страдой.

Когда солнце, пройдя зенит, начало клониться к вечеру, они вернулись в село. Дед Романа, Алексей, которому перевалило за восемьдесят, сидел на лавке у дома. Увидев идущую парочку, он скептически покачал головой и язвительно заметил:

— Носитесь, как суслики по полям, а не ведаете, что германец опять на Русь руку подымает. Я глуховат, все не разберусь, как ни увеличиваю звук радио. Каких воинов отправляли испанцам, наших, что ли? Ты, Рома, грамотный, и Аня, наверное, кумекает, что делается на белом свете. Растолкуйте мне, неразумному да глухому, о чем речь идет?

— Наши бойцы, в основном летчики, в Испании против фашизма воевали, — коротко ответил Роман.

— Чует мое старое сердце, что это добром не кончится. Опять войну германцы затеют, — набивая трубку табаком, со вздохом заключил дед.

Свадьба Романа и Ани была веселой и многолюдной. После праздника они перешли в новый крестовый бревенчатый дом, где еще стоял приятный, слегка горьковатый запах смолистой сосны.

А на следующий день началась война. О начале войны им утром сообщил все тот же дед Алексей.

— Вот язви его-то! — возмущался он. — Германец всю Русь под ружье поставил! И что им, окаянным, неймется? Ведь били их и не раз побеждали, ан нет, все на нас прет! И на этот раз пообломаем их, и, наверное, навсегда!

— Ты о чем, деда? — переспросил Роман.

— Грю, германец напал, по радио услышал, да и весь люд села об этом спозаранку говорит.

Роман с Аней направились к конторе. Там собрался почти весь народ — и стар, и млад. Часто слышалось слово: «война».

На следующий день вызвали в контору тех, кто подлежал призыву в Красную армию. Представитель военкома зачитывал список тех, кто на завтра обязан был прибыть на пункт сбора. Среди них оказался и Роман.

Паровоз, издав протяжный гудок, натужно пыхтя и выбрасывая белые клубы пара, тронулся, увозя воинов туда, где грохотали канонады пушек и выстрелы винтовок-«трехлинеек». Вернуться победителями суждено было не всем. Кто-то останется там, в далекой сторонушке, на освобожденных от нацистов чужих землях и городах.

Во время цветения жарков, когда фашисты были уже повержены, Аня получила на Романа похоронку. Почти в полузабытьи она оказалась на поле, где цвели эти огненные цветы. Их цвет казался ей теперь таким ярким, что резал глаза. Она упала в гущу цветов, ее молодое тело вздрагивало от рыданий. Сколько она плакала по любимому — не помнила.

А когда Аня встала, сквозь слезы оглядела поле, ей вдруг показалось, что по полю, в белоснежной рубашке, с большим букетом жарков, улыбаясь, идет ее любимый...