"Позарастали вражьи тропы..."

[Бучнев Олег]

До 28 мая осталось несколько дней. Застава прихорашивается. Не сама по себе, понятно, а «токмо волей» пославшего нас на хозяйственные работы (ХЗР) старшины. Вот я, например, белю бордюры и радуюсь, что служу на линейной заставе. У неё территория маленькая. И бордюров здесь всё-таки не километры, как в нашем Краснознамённом Благовещенском пограничном отряде, а всего лишь, по моим прикидкам, метров двести. Чё тут белить-то?

А надо растянуть удовольствие на всё время ХЗР. А то добрый старшина ещё что-нибудь подкинет. Ну да, застава хоть и маленькая, но работа в этом достойнейшем подразделении границы найдётся всегда. Много работы. Я держу кисть уверенно, поскольку малярные подвиги за мной уже числятся. Понимаете, когда, скажем, тебя за один, допустим, незначительный проступок… (ну ладно, пусть значительный!) отправляют побелить на три раза туалет типа сортир, то ты… быстро приобретаешь опыт. Тоже, знаете ли, значительный.

Так что теперь я маэстро кисти и ведра с булькающей, пахнущей ремонтом или строительством субстанцией. Тем более, бордюры — это звучит благородно, в отличие от предыдущего побелённого мной объекта. Мазок, мазок, ещё мазок… Вот тут подправить, вот так… вот так… А что? Красиво получается! Кажется, меня посетило некое вдохновение. Как Тома Сойера в своё время. Правда, на моё вдохновение никто не клюнет, увы.

— Ты тут не больно-то развози, на! — материализуется из воздуха старшина. — А то уже шестнадцать тридцать, на, а тебе ещё на второй раз белить. До боевого закончить надо. Усёк, на?

А то! У меня всё под контролем. Всё просчитано до мелочей. Двойной бордюрный побелочный прогон должен быть завершён до восемнадцати ноль-ноль. Полчаса спустя начнётся боевой расчёт. А тридцать минут — это как раз такой промежуток времени, когда ты подготовиться к главному построению пограничных суток вполне себе успеваешь, а старшина озадачить тебя ещё чем-нибудь не успевает. В этих условиях, как никогда, требуется качество твоего труда. Можно, конечно, закончить побелку в рекордные сроки, но… Если что, придётся доделывать или переделывать после боевого. А оно мне надо?

— Так точно, товарищ старшина! — бодро ответствую Северьянову. — Как раз до боевого и закончу.
— Смотри, на, приду, проверю.

Этого я вовсе не боюсь: фирма гарантирует. А всерьёз опасаюсь я вот чего: начальник заставы сегодня на боевом расчёте будет проверять «подстриженность личного состава». Так-то оно бы и ничего. Но на сей раз будет очень пристрастная, с последствиями, проверка после «третьего китайского предупреждения». А это значит, что ежели ты до сих пор не подстригся (после первого ещё предупреждения), то… опять можешь, к примеру, заняться побелкой. Кочегарки, скажем. На три раза! А она-то куда больше туалета.

Так что надо как-то ловко сманеврировать между бордюрами и собственным «нестриженным внешним видом». В общем, пришлось ускориться. Но качественно!

И возник чёртом старшина в назначенное время, и ходил он вдоль бордюров, и водил указующим перстом, и говорил «на» после каждой фразы, и принимал у меня работу, и с сожалением смотрел на часы… И я смотрел на часы. С надеждой.

— Так, ладно, на. Потянет. Бегом готовиться к боевому расчёту!
— Есть! — и я исчез.

Тоже, знаете ли, научился растворяться в пространстве за полтора года службы. Начальству нельзя давать на раздумья ни секунды. Потому что только молодой какой-нибудь, совсем неопытный боец, может думать о секундах и начальниках свысока.

А электробритва у меня не какой-нибудь задрипанный, замученный поколениями за- щитников границы «Харьков» с двумя ножами-бритвами. У меня новенький, присланный из дома «Бердск» с тремя плавающими ножами и выдвижным устройством для подравнивания висков или усов, или даже сотворения окантовки. Но и этот обалденный привет из Сибири ничего не стоит без обыкновенных ножниц.

И вот я уже в бытовке перед зеркалом, и вот уже активно и безжалостно щёлкаю ножницами, как настоящий парикмахер. Эффект, конечно, не тот. В том смысле, что всё получается не так красиво, как было бы в парикмахерской. С другой стороны — над ушами не висит ничего и ладно. И сзади уже всё этак помельче и пореже.

— Ну ты камикадзе! — Это Шура Молтенинов, расчёсывая свой роскошно вьющийся пышный пшеничный чуб, наблюдает за моей лихорадочной самоподстрижкой. — У тебя на затылке даже не лесенка, а лестница, блин. Слышь, а если попробовать твоей бритвой, как машинкой, а? Выдвинуть вот эту фигню и…

— Не, не возьмёт, наверное, — сомневаюсь я.
— Да взять-то возьмё-от, — тянет Шура, — но…
— Но что?
— Больно будет.
— А куда деваться? А ты сам-то чего? Не будешь, что ли, стричься? А то давай я тебе тоже потом…
— Да мне ж домой скоро! — перебивает Шура. — Неделя, может. Ну две, ну три и — нах хаус! Дембель неизбежен, как крах капитализма.
— Чё, думаешь, начальник ничего тебе не скажет?
— Может, и скажет, конечно. А вдруг — нет?

Пока мы таким образом беседуем, фаталист Шура упоённо экспериментирует с «этой фигнёй» и моим затылком. «Бердск» надрывно жужжит и немилосердно дёргает волосы. Та ещё пытка. Но я стоически терплю. В конце концов, не будет же это продолжаться вечно! В конце концов, до вожделенного боевого расчёта остаются буквально же считанные минуты.

— Ну вот, вроде ничё так… Да не, вообще, как кость! — Это значит, что Молтенинову результат нравится. Потому что всё хорошее у него почему-то «как кость». — Только шея теперь… маленько красная. Зато окантовка козырно получилась!

У меня огнём горит шея, саднит всю голову, и нестерпимо хочется на улицу, чтобы ласковый майский ветерок её обдул, поуспокоил. Но надо успеть и сапоги почистить, и бляху пастагойной тряпочкой шлифануть слегка. Многослойный подворотничок пока нормально смотрится.
Только закончил все дела, как дежурный, подобно кукушке в часах-ходиках, высунулся из своей «дежурки»:

— Застава, строиться на боевой расчёт!

Через три минуты пограничные волки разной степени опытности стоят на крохотном заставском плацу. По случаю тёплой погоды и отсутствия дождя. Обычно-то боевой проводится в коридоре.

— Застава, равняйсь! Смирно! — старший лейтенант Музыченко неторопливо оглядывает замерший строй и раскрывает книгу службы. — Слушай боевой расчёт! В следующие пограничные сутки границу охраняем по усиленному варианту. На службу по охране государственной границы Союза Советских Социалистических Республик назначаются…

Начальник зачитывает фамилии. Кому, когда, куда и с кем идти в наряд. Это всё обычно. Как и бесконечный усиленный вариант. Как и следующая команда.

— Сержанты, провести дополнительный боевой расчёт!

Сержанты проводят. Долго ли? Сказал каждому, кто что хватает по сигналам тревог, — вот и весь ДБР.

— Вольно!

По строю проходит короткое шевеление, а Музыченко, сунув книгу под мышку, многообещающе улыбается. И все знают, чего это он так зловеще улыбается. И тоскуют по этому поводу. Некоторые, впрочем, спокойны. А у меня вообще отличное настроение. Я безмятежен. Нынче я до отвращения примерный боец — бритый, стриженый, начищенный.

— Ну что ж, товарищи пограничники, приступим. Было от меня последнее китайское предупреждение насчёт стрижки? Не слышу!
— Так точно!
— Тогда без обид. Старшина, неси машинку!
— Так она у меня с собой, тарищ старшант.

Северьянов достаёт «из широких штанин» механическую машинку для стрижки волос. Мне лично вообще-то даже нравится звук, с которым она работает. Мягкий такой, уютный. Но стрижёт только чуть лучше моего «Бердска». Сегодня машинка меня не пугает.

Музыченко передаёт старшине книгу службы, а взамен берёт орудие пытки и энергично командует:

— Застава, кру-гом!

И вот начальник медленно идёт вдоль строя.
— Чью фамилию называю, тот поворачивается ко мне.

Затем несколько секунд тишины сменяются надтреснутым тенорком:
— Позарастали вражьи тропы-ы-ы, ромашки даже не расту-ут, — душевно выводит старший лейтенант за нашими спинами, похлопывая машинкой по ладони и вообще не попадая в ноты.

— Тэ-эк… Молтенинов!
— Я!

Может, простит Музыченко Шуру? Квартирант всё-таки!

Да и настроение у начальника хорошее. Иначе он про тропы бы не пел. Он бы тогда сурово и жёстко сказал: «Позарастали, как еноты!» И приказал бы постричься в течение часа. Однако и в хорошем настроении не простил начальник квартиранта. Взял и простриг ему прямо через чуб дорожку аж до макушки. Обижаться? А на кого? Тем более, после трёх-то китайских предупреждений. Я тоже ведь лишь в последний момент обкорнался, как сумел. И Молтенинов к тому же помог. В общем, Шура меня спас. А сам сейчас выглядит, как маленький Ленин с кудрявой головой, только с очень узенькой вызывающей лысиной. Смешно, короче говоря.

Фамилия, стрёкот машинки. Фамилия, стрёкот машинки. Фамилия, стрёкот. И вдруг моя фамилия звучит. Не понял! Но, как положено, развернулся на сто восемьдесят градусов.

— Чего это у тебя шея такая красная? Намылил, что ли, кто-нибудь?
— Никак нет. Стригся, товарищ старший лейтенант.
— Впечатляет, — ухмыляется начальник. — В следующий раз всё-таки поаккуратнее, что ли, как-то.
— Есть!

Да уж в следующий-то раз тянуть до последнего точно не буду. А Саня Молтенинов всё равно шкодно смотрится! После боевого в курилке все веселятся от души. У многих теперь дорожка от лба до макушки прострижена, но никто не колоритен настолько, насколько Саня. Его лицо исполнено непоколебимого достоинства. А ещё оно, лицо, явно затенено некими нестройными думами. И Молтенинов уже открыл, было, рот, чтобы поделиться ими, как прозвучал сигнал сработки. Проще говоря, застава зазвенела, как маленькая деревенская школа, голосистым школьным звонком.

И ездили мы по раскисшей после дождей дороге на десятый правый, на стык с соседями. И обнаружили на КСП свежие козьи следы. И осмотрели местность прилегающую. И проверили кусок соседской контрольно-следовой полосы. И поехали обратно. И ушло у нас на всё это три с хвостиком часа. А потом Молтенинов на ЧГ ушёл. И так получалось двое суток подряд, что никак Шуре подстричься не удавалось. То есть на лысо практически. Ну некогда было, хоть разорвись! Вот он и ходил, как маленький Ленин. Гордо ходил, со смыслом, в отличие от других пострадавших, которые давно уже оболванились а ля призывник на сборном пункте.

Старшина Шуру дёргал. Ведь всё в армии должно быть пусть безобразно, но единообразно. А Шура выбивался. Впрочем, он всегда выбивался. Из всего. Такой уж человек. Уважаемый, между прочим. Как раз в эти дни знакомый всем дружинник из села на заставу заехал. Увидел в коридоре Молтенинова и давай ржать. А тот ему очень серьёзно:

— У вас ведь вроде сын призывного возраста?
Мужик поперхнулся, а потом:
— И што?
— Да ништо, просто, возможно, тоже будет так ходить, если на заставу служить по- падёт.
— Насмеши-ил! Чё врёшь-то? С какой это стати? Раньше такого не бывало сроду.
— Да раньше много чего не бывало! — тяжело вздохнул Молтенинов. — А теперь… приходится соответствовать.
— Да чему соответствовать- то?!
— Этого я вам сказать не могу.
— Ну так намекни хоть…
— Служебная необходимость, ясно?
— Нет. Чушь какая-то!
— Ничё-ничё, сын потом расскажет.

В канцелярии гость из села в этот раз долго что-то задержался, а когда, наконец, ушёл, в коридор выскочил злой, как чёрт, начальник и гаркнул:

— Дежурный! Срочно Молтенинова в канцелярию!

Спустя полтора часа Шура сиял самой гладкой на заставе лысиной. Заставская молва гласила: Музыченко лично постриг бойца, да ещё и побрил. Под Котовского.

Фигня, конечно. Не стал бы Михал Михалыч. Но знаете что? Удивительным образом благородная лысина Молтенинову шла. А сам он уверял, что теперь и фуражка на голове держится гораздо лучше. Так и поехал вскоре домой.

Парадный китель весь в заслуженных знаках, штанины дембельских брюк отутюжены до бритвенной остроты, ботинки с обрезанным рантом сияют на майском солнце, зелёная фуражка в меру заломлена на лысой гордой голове. Сурово он смотрелся, впечатляюще. А на прощание Шура сказал:

— А хорошо всё же у нас тут было, мужики! И у вас так же должно быть. Ясно? Ну… Бывайте! Пишите письма мелким почерком…

Нырнул в «уазик», захлопнул дверцу и убыл со всеми положенными при проводах очередного квартиранта почестями. И это был самый последний из самого старшего призыва. Теперь на квартирантскую тропу ступили мы. Дембель неизбежен, как крах капитализма. А без Молтенинова скучновато как-то стало. В первые дни. А потом ничего, утряслось. На заставе скучать некогда. Больно уж служба весёлая.

[Petrovich-svp]

Интересный рассказ.
Мне понравился.

[Володин]

Всё, что про заставскую жизнь, берёт за душу.
Просто для меня по жизни; пограничная застава, и... всё остальное....

[БоринВ]

Спасибо Олег, понравился рассказ. Я даже заставу представил, бывал на "Красной" в 90-х.

[ВИТАЛИЙ Б]

Бучнев Олег, Меня НЗ один раз самолично стриг ножницами на точке, когда приехал с проверкой. По возвращении на заставу старшина на меня наезжал, что бы я постригся нормально. Но я отказывался, мотивировал, тем, что это стрижка от НЗ(типа приказ такой). Так и ходил со стрижкой от НЗ.