Особенности заставского умывальника

[Бучнев Олег]

Умывальник зимой
Странное название для непосвящённого. На самом деле нормальное. Потому что зимой заставский умывальник, во-первых, превращается (не утрачивая, понятно, основного своего предназначения) в курилку. Эту смену его статуса озвучивает на боевом расчёте начальник заставы в какой-то из дней с началом холодов. На улице уже не подымишь.

Во-вторых, именно здесь облачаются «чигири» в шубы и белые маскировочные костюмы, поскольку в крохотном закутке возле сушилки, где и висят все служебные шмотки, помещается только один собирающийся на службу человек. Конечно, можно по очереди одеваться, но тогда, пока остальные двое подготовятся, наконец, к тому, чтобы встать на приказ полностью одетыми и экипированными, первый уже будет мокрым, как мышь, от пота. А это, как вы понимаете, не есть хорошо, когда выходишь на ЧГ в сорокаградусный мороз.

Ещё в умывальнике у самого окна стоит ружейный стол. И зимой, и летом, и во всякое другое время года. На нём возвратившиеся с границы наряды чистят оружие. На нём же оттаивают после мороза заиндевелые автоматы. На нём же с краешку, по старшинскому заведению и требованию, стоят несколько маслёнок с машинным маслом и пара плоских рулонов специальной коричневой бумаги, которой, собственно, и чистят заслуженные заставские «калаши».

Ну и, ясно как день, в умывальнике-курилке под сигаретный дымок можно потрепаться умиротворённо о чём-нибудь, если ты только что вернулся из наряда. Причём на редкость удачно вернулся. Ходил ночным дозором на правый фланг.

…Восемь часов. На улице сквозь трескучий утренний мороз сиренево пробивается рассвет. А мы плаваем в умывальнике. В смысле плаваем в клубах благородного сигаретного дыма — Кулёк на днях получил из дома посылку, а там были сигареты «Наша марка» ростовского производства. У нас они считаются… как кость, если сказать словами Сани Молтенинова, который давно уже вольный гражданский человек и у которого всё самое лучшее было почему-то «как кость».

Мы только что с завидным аппетитом заточили дополнительный паёк. Впереди, если ничего не стрясётся (вроде сработки или войнушки «от замбоя»), — почти шесть часов сна! До общего подъёма в четырнадцать тридцать. На душе хорошо. Чистим оттаявшие автоматы, дымим, лениво переговариваемся ни о чём. Я изучаю попутно морозный узор на оконном стекле. Где-то вычитал, ещё до армии, что мороз рисует на окнах пейзажи или растения той местности, где эти самые окна расположены. А что? Очень даже похоже на правду. Вон сопари пологие, а по гребням — частокол редколесья. А вон даже что-то на амурскую излучину похоже. Ну и в левом углу — крупно — ветка еловая. Красиво, ничего не скажешь…

— Ну так чё делать-то теперь, а?

До меня не сразу доходит, что это Лёха Алексеев, самый младший из младших пограничного наряда, обращается именно ко мне. Пока созерцал картину на стекле, выпал из разговора. Оказалось, Лёха жаждет получить совет от умудрённого жизненным опытом без пяти минут «квартиранта». Получил письмо от девчонки, в котором она недвусмысленно даёт ему отлуп. Проще говоря, своим парнем Лёху больше не считает. Алексеев с надеждой смотрит на меня круглыми глазами. А я его убиваю:

— Лёх, ну а чего ты хотел? Она ж тебе каждую неделю писала, а ты молчал.
— Так я это… Чтобы она сильнее соскучилась. А потом как написал бы сразу пять листов, она бы обалдела!
— Ну… вишь… так долго скучать не смогла. Зато ты-то уж точно обалдел!
— И чё теперь? — Лёха угрюмо сопит и глядит исподлобья.
— А я знаю? Мы вон с моей вообще полтора года переписывались. Душевно. А потом она замуж вышла…
— Ни фига се! — искренне возмущается коварно брошенный Алексеев и вслед за тем вдруг бесшабашно машет рукой. — А! Ладно! Какие наши годы! Разберёмся…

Автоматы почищены, в меру смазаны маслом. Закуриваем ещё по сигарете, чтобы уж теперь спокойно, с чувством, с толком, не отвлекаясь. И даже без разговоров.

Заходит Юрка Туков — дежурный связист. У него только что закончился очередной сеанс связи, так что можно и подымить с чистой совестью. Юрка с треском прикуривает от моей сигареты и вливается в нашу молчаливую компанию. Между тем дыма в умывальнике всё больше. Он плавает слоями, скрадывая чёткие контуры кафельных углов. Начищенные латунные краны блестят смазано, мягко, как на картинах импрессионистов. Если бы тем зачем-нибудь приспичило их изобразить.

— Та-ак! И что это у нас тут, на? — крайне раздражённый голос старшины врезается в действительность «весомо, грубо, зримо», как говаривал поэт Маяковский. А сам Северьянов эффектно и грозно нарисовывается в тёмном дверном проёме. — Что это тут за массовое нихренанеделание?! Почему порядок никто не наводит, на?!

— Мы только что с дозор пришли, товарищ прапорщик, — на правах старшего наряда отвечаю за своих. — Оружие вот почистили, а сейчас отбиваться пойдём, а то у нас и так уже сон мешками идёт.

Северьянов досадливо цыкает зубом и переводит тяжёлый взгляд на Тукова.

— А у меня через три минуты сеанс, товарищ старшина! — нахально врёт Юрка, честно тараща невинные глаза.

— Ну так чтоб через минуту никого не было! Увижу кого — мне ваш сон до фонаря будет, на! И чтоб проветрили здесь, на! — рычит прапорщик и ныряет в сумрак коридора.

После нескольких секунд тишины Кулёк медленно выпускает к потолку длинную струю дыма и меланхолично вопрошает, не ожидая, впрочем, ответа:

— Чёй-то он с утра такой дёрганный?

Но неожиданно получает ответ от Юрки, который, — как всякий уважающий себя связист, — в курсе всего.

— Да просто на днях телеграмма пришла о старшинских сборах в отряде, а он не хочет ехать, вот и бесится. Тем более, выезд-то как раз сегодня…

— Я бы тоже бесился, — говорит Лёха. — Терпеть не могу с заставы уезжать. Если только не на дембель уже.

Мы согласно киваем. Никто не любит уезжать с заставы. Если только не дембель. Однажды мне довелось три недели проторчать в отряде на сборах. Не мог дождаться, когда они кончатся.

— Дежурный, — доносится громогласное из коридора, — у кого сон уже вышел?
— Как раз Сальников сейчас встаёт, товарищ прапорщик.
— Так, встанет — сразу на ленкомнату его, чтоб блестела, ясно, на? У кого ещё?
— Через полчаса прожектористы поднимутся.
— Отлично! Этих на коридор, умывальник и сержантский класс, на!
— Есть!
—Так. С Корфово ещё не звонили насчёт автобуса? Нет? Короче, если что, — я у себя в каптёрке буду.

И наступает тишина. А знаете, зимний утренний умывальник — это такое особенное место, по крайней мере, для меня. Ты, защищённый, как щитом, своим предстоящим законным сном, оказываешься на время как бы вне течения заставской жизни. Она торопится и бурлит, не останавливаясь, а ты как бы неприкасаемый. Ты как валун посреди речушки. И вот ты покуриваешь себе, а на душе безмятежно и покойно. Поскольку конкретно в эти пограничные сутки у тебя сложилось всё очень хорошо. Ранний дозор, много сна…

— Мужики, — слышится примерно в районе столовской двери чуть окающий говорок дежурного, — вам на приказ скоро, не забыли?

Хорошо-то как! А вот мне теперь на приказ, может, даже завтра, если, конечно, с двадцати часов на ЧГ не запузырят. А что? Вполне могут запузырить, по идее. После ночного дозора-то…

…Открываем форточку, забираем автоматы с подсумками и направляемся к выходу, столкнувшись в дверях с входящим Юркой Ботовым и его нарядом. Им на островную вышку топать. Но пока что есть минут пять, чтобы покурить. А вот на поговорить времени уже не останется. Впрочем, чего это я? Они ж на посту наблюдения часов шесть, как минимум, проторчат. Так что наговорятся ещё… по ходу бдения! Счастливчики. Ну и мы тоже. А как же! Столько сна впереди…

Согласен, цинично немного размышляю, но ничего с собой поделать не могу.

Зато граница может запросто поделать что угодно, с кем угодно. Прошло два часа, я только-только разоспался, даже сон какой-то очень хороший видел, как подняли «В ружьё!». Десятый правый сработал! Шесть часов сна разлетелись вдребезги под весёлую трель тревожного звонка.

В кузове «шишиги» промозгло-холодно, тряско и дымно. Жалобно посвистывает носом бедолага Туман. Конечно, он-то босыми лапами на металлическом мёрзлом полу стоит, а не то, что мы, — в валенках! Кто-то пробует кемарить. А что? До десятого правого пилить и пилить. Дай-ка и я попробую сон досмотреть. Хотя под брезентовый тент беспардонно заглядывает яркий дневной свет, подзадориваемый морозным солнышком. Какой, дескать, теперь сон? Да обыкновенный! Службой уворованный! Речушка таки своротила валун…

А как же хорошо было в умывальнике! Как тепло… Как уютно светила жёлтая лампочка сквозь сигаретный дым… И ещё краны импрессионистские… тоже светились…
Ничего, вот вернёмся, и он тоже вернётся — зимний умывальник. Хотя так хорошо, как утром, уже не будет.

[astar]

Да уж, курилка - это вам не ленкомната. Спасибо, будет продолжение?

[Николай Каменский]

Классно Олег!
Все узнаваемо....жизнь на заставе от перемены места нахождения не меняется!

[umnik]

долго долго думал -- наконец вспомнил -- у нас стол чистки оружия стоял перед комнатой хранения оружия (или оружейкой в простонародии)

а курилкой в зимний период "на поболтать" была кочегарка (котельная) -- прямо в здании заставы но только вход с улицы

котельная у нас была знатная! --
во первых -- там тепло и светло было
во вторых Ефим (кочегар --тогда еще срочники сами управлялись) в котельной порядок содержал идеальный --- и это несмотря на то что углем топилось
в котельной дорожки-половички постелены
два кресла (богзнаетоткуда) стояли
и даже какие то цветы на подоконнике комнатные

котлы блестят -- сверху на кожухе ни пылинки

уголь чтобы не было пыли он поливал -- но горел он от этого не хуже

вот там мы и проводили частенько время за душевными разговорами

[Сергей Мъ]

Точно, в умывальнике по соседству с сушилкой тоже одевались на службу. На стене прилегающей к печке сушилки висели масхалаты. Ближе к окну в ряд несколько умывальников дачного типа (водопровода не было). На противоположной стене висело зеркало. А курили в сушилке , этому способствовало наличие печьки, которая топилась дровами и длинная лавка как в парке
А в комендатуре в помещении не курили,умывальник и туалет были в одном помещении (цивильные) ,поэтому к душевному общению не располагали.

[№ 11]

У нас в умывальнике вроде ни кто неодевался так как сушилка была вместительной.

[А.Грин]

Сообщение от Бучнев Олег

Умывальник зимой
...И наступает тишина.... Ты, защищённый, как щитом, своим предстоящим законным сном, оказываешься на время как бы вне течения заставской жизни. Она торопится и бурлит, не останавливаясь, а ты как бы неприкасаемый. Ты как валун посреди речушки. И вот ты покуриваешь себе, а на душе безмятежно и покойно. Поскольку конкретно в эти пограничные сутки у тебя сложилось всё очень хорошо. Ранний дозор, много сна…
...Хорошо-то как! А вот мне теперь на приказ, может, даже завтра, если, конечно, с двадцати часов на ЧГ не запузырят. А что? Вполне могут запузырить, по идее. После ночного дозора-то…... Счастливчики. Ну и мы тоже. А как же! Столько сна впереди…

Мужики-погранцы, а по мне в рассказе - главное не где мы курили, а состояние после наряда (службы)… предчувствие сна…
Я только в ПВ понял, что такое сон!
Бучнев Олег – Вы профи в своём деле, рассказы классные. Спасибо!

[tir444]

Классно! Спасибо Олег! У нас всё в точности так и было!

[Фаина Завьялова]

ЭТО ТОЧНО!!!!:

[umnik]

да никто не спорит --написано душевно!!!!

а насчет сна --это да!
хотя с одной стороны мне страшно повезло --у нас сигнализационная система была отключена --поэтому тревожки по сработке отсутствовали -- только по следам тревожки были -но это величайшая редкость ))))

с другой стороны помню -- когда "гуси" уволились --а молодых еще не прибыло --
нас на заставе 12ть человек осталось (при штате 33)
я попал ЧЗ (Колуном) на две недели с графиком 4 через 4 -- в конце второй недели слабо понимал какой день недели -- не говоря о том, что друг с другом иногда неделю не виделись ))))) о посидеть телик посмотреть или письма написать -- речи даже не было.....
хоть НЗ и давал "три сна" --но они были 3 раза по 3 часа -- сумарно вроди неплохо - в реале когда сон урывками --ты зомби....