Про завёрнутых в тулуп - Форум пограничников. Пограничные войска. Граница. Погранец.ру

Бучнев Олег · #1 15.04.2011, 14:33

«Колун» — часовой заставы
Поди узнай теперь, кто и когда на Дальнем Востоке впервые назвал часового колуном. Во всяком случае, ко времени моего прибытия на заставу в январе 1977 года так уже было. И давно, по всей вероятности. Потому что никто не смог открыть мне тайну происхождения странного прозвища. Сержант Салмин озвучил свою версию так:

— Да тяжёлый он потому что! Вот ты прикинь, сколько на нём все-го… Пэша (полушерстяное повседневное обмундирование), потом куртка ватная со штанами, потом валенки-шмаленки и шубенки-шмубенки, а сверху — тулуп. Он знаешь, сколько весит?! Ни черта ты не знаешь! Вот пойдёшь колуном — тогда и узнаешь! А ещё на воротник килограмма два льда намёрзнет! Короче: труп, завёрнутый в тулуп, это и есть колун!

Салмин дружески треснул мне увесистой дланью меж лопаток и, жизнерадостно взржав, пошёл по своим сержантским делам. Что-то меня его речь не впечатлила. В смысле, не обрадовала совсем. Зачем это он про труп, когда мне всего через два часа впервые заступать часовым заставы?! Хорошо, что я догадался к Сане Молтенинову подойти и спросить у него, что он думает по вышеозначенному поводу. Шурик чрезвычайно весёлый и доброжелательный парень, несмотря на то, что уже почти «дедушка». Собственно, оказалось, что и все остальные заставские «деды» тоже хорошие ребята… Отвлёкся немного, извините! Ну вот, Шура, значит, задумался на секунду и выдал:

— Да тут всё ясно, как кость! — У него всё было почему-то, «как кость». — Ночью круги по территории мотаешь, а дубак-то крепчает! Вот ты подходишь в очередной раз к кочегарке, берёшь колун и начинаешь дрова колоть, чтобы согреться. Вообще-то нельзя от службы отвлекаться, но ты ж сначала осмотрись, послушай… Если собаки на питомнике молчат, значит, всё, как кость! Можно и поколоть минутки три. В тулупе моментом согреешься. Ну и, наверно, потому и называется часовой колуном. А как оно на самом деле — хрен его знает.

…Всё для себя выяснив… более или менее выяснив… я пошёл готовиться к заступлению в наряд. Через час, одевшись, вооружившись, снаря-дившись, получив официальный приказ и неофициальные добрые напутствия дежурного офицера, бодрячком выкатился на территорию и направился к заставской наблюдательной вышке. Мне предстояло проторчать на ней четыре часа, потому что было ещё светло. Это в свой второй заход я пойду уже ночью, а пока… Надо в тулупе залезть на семнадцатиметровую вышку. А полы у тулупа длинные и тяжёлые. Огромный воротник пока опущен и лежит на плечах. Когда протискиваюсь в люк будки под радостные приветствия сменяемого часового, от меня валит пар. Не верится, что здесь запросто можно за-дубеть до синевы.

— Ты, главное, — тараторит сменяемый, — на территорию бди. Граница, конечно, это всё понятно, но перед нами, видишь? — вон на острове виднеется, — вышка поста наблюдения, они забдят, если что. А ты за флангами посматривай… это если из отряда или от соседей машина пойдёт… ну и за тылом участка, конечно… А главное — территория. Прощёлкаешь, куда начальник или замполит прошли, это тебе как маленький чипок будет. Два-три таких чипка наберётся за смену — будет считаться, что ты службу плохо нёс, уразумел? Да вон, блин, секи: замбой домой заходит!

Послушно «секу» на замбоя, а мой наставник ловко ныряет в люк. Я захлопываю его тяжёлую, обитую жестью крышку и ощущаю, как секунд пятнадцать ходит ходуном вышка — сменившийся боец демонстрирует высококлассный скоростной спуск. Между прочим, мне уже известно, что за подобное лихачество наказывают, но мечтаю, как в скором времени и сам вот этак же буду — вжжжжжжжик! — и уже внизу. Зуммер телефонной трубки возвращает меня в настоящее, хватаю её и докладываю в полном соответствии с инструкциями:

— Часовой заставы рядовой… За время несения службы…
— Да хорош орать, — с ленцой цедит многоопытный «дедушка» — дежурный по заставе. — Замбоя не видел?
— Так точно! Видел! Он домой пошёл.
— О! Молоток! Так и продолжай…

Дежурный отключается, а я чувствую себя так, будто мне перед строем, по меньшей мере, грамоту вручили. Гложет, конечно, слегка, что замбоя-то не сам забдил… Ну ничего, вот уж следующего, кто куда пойдёт, моментом засеку. Минут через десять снова зазуммерила трубка.

— Ты почему про машину не докладываешь, блин?! Мне с ворот звонят, а я не знаю ни хрена! Придёшь со службы — на полах заплывёшь, понял?!

Дальше я не слушаю. Осторожно кладу трубку и тоскливо пялюсь на виднеющиеся метрах в трёхстах впереди двустворчатые ворота сигнальной системы. Перед ними действительно дымится на морозе выхлопным газом «уазик». И откуда он взялся, сволочь?! Не было ж его, я минуту назад смотрел! Ну, или две… А теперь вот наблюдаю, как территорию бегом пересекает дежурный связист с ключами от ворот… и как с заставского низенького крыльца грозит мне кулаком дежурный по заставе. Интересно, «прощёлканная» машина — это какой чипок? Или это уже, не дай Бог, пролёт?!

Зато до смены я больше ничего и никого не просмотрел, за что удо-стоился по возвращении неожиданно добродушного «Молоток, исправля-ешься!» от дежурного и от него же:

— Но всё равно бери тазик, тряпку и вымой полы в умывальнике и в сушилке, понял? Это для закрепления. А так — ничего-о… Потянет для первого раза. Смотри, ночью теперь не пролети!

Моя ночная смена — с двух до шести. Знающие люди говорят, что это самая сволочная смена. Во-первых, спать жутко хочется. А во-вторых, мороз под утро крепчать начинает. В-третьих, чаще приходят-уходят наряды и проверки шастают, а ты должен о каждом наряде и о каждой проверке докладывать дежурному. И, значит, тупо мотать круги по территории не получится. То и дело будешь носиться к калитке и смотреть, кто там прётся… А ещё, кстати, надо будет подстраховывать кочегара и посматривать через окно, не гаснет ли огонь в котлах «Универсалах». Ну и вообще, конечно, бдить в шесть шаров и слушать местность вокруг заставы, то есть — за забором. На собак надейся, а сам не плошай, врубаешься? Да! Воротник сразу не поднимай, только когда действительно замерзать начнёшь. А то овчина на раз от дыхания промокнет и куржаком покроется, не больно тогда погреешься. Всё равно, конечно, так оно и будет. Но лучше позже, чем сразу. Но и, правда, щёки можно отморозить, если не сразу… Короче, сам решай! Да спасибо, спасибо, пацаны, как-нибудь соображу.

И была ночь. И звёзды в фиолетовом небе помаргивали равнодушно и сонно. И снег мерно скрипел под валенками. И руки, возложенные на висящий на шее автомат, мёрзли в «шубенках-шмубенках». И ноги то и дело носили к калитке, чтобы глаза увидели, кто прётся, а зарезиневший от стужи рот доложил об этом дежурному. И идущий на проверку замполит бодро спрашивал: «Тепло ли тебе, девица?» В смысле — не замёрз, боец? И разлетались мёрзлые поленья под ударами колуна. И гнул к земле тяжеленный тулуп, давя заледенелым воротом на шею. И короткие, на ходу, сны разлетались вдруг от столкновения с действительностью и от мгновенного испуга — проспал!!! проворонил!!! А вдруг заставу уже того??!!! Из-за тебя!!! И я мёлся к крыльцу, и заглядывал в окна дежурки, испытывая огромное облегчение от вида живого и здорового, разговаривающего по телефону дежурного и стоящего в ожидании приказа очередного наряда.

Так было. Но на второй раз уже гораздо легче всё прошло, а на третий — почти привычно, а на четвёртый — нормально. Втянулся. Только не любил я ходить «колуном» и не слишком понимал тех, кому служба эта нравилась даже. Не моя всё же стихия — быть завёрнутым в тулуп. Мне уж лучше на ЧГ или в дозор, или даже на пост наблюдения. Хотя, чего уж там, летом колунить гораздо легче было. Вот разве что комары жутко заедали.

А однажды один «колун» заснул среди ночи. Присел на брус возле заставских ворот и заснул. Да так крепко, что его еле растолкал возвращающийся после проверки «чигирей» офицер. Ну что… Сняли парня с линейной заставы. А перед тем единогласным решением комсомольского собрания исключили из рядов ВЛКСМ. Это было очень серьёзное наказание. Вот так вот. Одно дело на ходу задремать на несколько секунд, что с каждым случалось, и совсем другое — устроиться поудобнее и…

И всё-таки, может, кто объяснит, почему часового заставы называли на Дальнем Востоке «колуном»? А может, и сегодня называют. А, может, и не только на Дальнем Востоке.